А потом стал нагреваться.

Языку сделалось горячо, как зудевшей коже. На глаза наворачивались слезы, секунды превращались в минуты, но она ничего не предпринимала. Не могла. Полоскание жгло, как адское пламя, но сплюнуть Мэри Кэтрин не посмела. Изо всех сил сжимая губы, она только молила Господа, чтобы Он положил этому конец. Чтобы сжег этот привкус прямо у нее во рту, как время сжигает воспоминания.

Сделай так, чтобы я забыла.

Сделай так, чтобы я снова стала маленькой.

Сделай так, чтобы я забыла эту штуковину Дага.

Сделай так, чтобы я забыла, как мне понравилось.

В конце концов плоть победила, и Мэри Кэтрин выплюнула жидкость, задыхаясь от боли. Вышла из ванной и побрела по коридору в спальню. Заглянула к родителям, спящим на огромной кровати. Единственное, чего ей хотелось, – лечь между ними, как в детстве. Опустившись на колени перед отцом, она взяла его за руку. Закрыла глаза и попросила прощения. По ее пальцам зуд добрался до руки отца. Он шевельнулся, повернулся на другой бок и захрапел.

В оставшиеся ночные часы она дописала заявку-эссе для «Нотр-Дам» – про мать Иисуса, Деву Марию. Ей казалось: поступи она в этот университет – и родители ее простят.

Утром мать спустилась в кухню и приготовила завтрак. Мэри Кэтрин попыталась с ней заговорить, но мать удрученно отмалчивалась. И сказала только одно: ей разрешается пойти в школу и отработать свою волонтерскую смену в «Тенистых соснах». А после – мигом домой.

– Никаких подружек. Никакого Дага. Никого и ничего.

– Хорошо, мама. Я прошу прощения, – выдавила Мэри Кэтрин. – А где папа?

– Лежит. Он плохо себя чувствует, – ответила мать.

Мэри Кэтрин ехала в школу на автобусе. Глядя в окно, она видела прекрасные облака, плывущие по небу. Вспомнился стишок, которому научила их миссис Рэдклифф в Общинном католическом центре.

Дождями тучка землю окропила.

Господь весь мир потопами омыл.

Мария смертным сына подарила.

Христос за смертных кровь Свою пролил.

У школы ее поджидал Даг. Вот уж с кем ей меньше всего хотелось сейчас общаться. От одного его вида Мэри Кэтрин затошнило. Незаметно прошмыгнув через боковую дверь, она десять минут стояла под лестницей, а мир где-то высоко жил своей жизнью.

Со звонком Мэри Кэтрин выбралась из своего укрытия и побежала по коридору. Она опаздывала на урок. За последние три дня в ее жизни произошло столько всего, что у нее совсем вылетело из головы: сегодня же контрольная по истории. Последняя контрольная перед рождественскими каникулами. Ей нужна только пятерка, чтобы не испортить средний балл. Ей нужна только пятерка, чтобы поступить в «Нотр-Дам». Ей нужен «Нотр-Дам», чтобы родители ее простили.

Мэри Кэтрин пыталась сосредоточиться на вопросах контрольной, но думала только о том, как ноет все туловище. Рука невыносимо зудела. И что уж совсем непонятно: сильно болели груди. Неужели так и должно быть у девушки после первого опыта орального секса? Кто его знает. Но посмотреть в интернете она не решалась: родители следили за историей ее поисковых запросов. Библиотечным компьютером тоже не воспользуешься: администрация все время начеку – в прошлом году мальчишек застукали за скачиванием порнушки. Можно было бы, конечно, найти какого-нибудь психолога-консультанта, но психологи помогают только девочкам с проблемами или с дурной репутацией. Вроде Дебби Данэм. У Мэри Кэтрин проблем не было. До нынешних событий.

Ее опять затошнило.

Кое-как она справилась с контрольной и дотянула до конца уроков, пропустив ланч и отмахиваясь от эсэмэсок Дага, как от назойливых мух. Дома ее встретило ледяное молчание. Родители сказали только, что собираются в церковь.

– Ты с нами – или хочешь гореть в аду? – спросил отец.

Всю дорогу Мэри Кэтрин молчала. Во время службы она, невзирая на недомогание, покорно сидела на деревянной скамье. Почему отец Том служит мессу в четверг вечером, она не догадывалась, а спросить не решалась. Всю свою сознательную жизнь Мэри Кэтрин пятьдесят два воскресенья в году (плюс в сочельник, на Рождество, в Страстную пятницу и Пепельную среду) присутствовала на службах в этой церкви, да к тому же посещала Общинный католический центр. Но сейчас ей подумалось, что она не имеет представления о людях, которые приходят сюда ближе к ночи, когда полагается спокойно сидеть дома. Она даже не задумывалась об их существовании. Но сейчас все прихожане были здесь. Одни, судя по одежде, бездомные; кое-кто переругивается. Другие с виду не в себе. Или больные. Мэри Кэтрин с особым вниманием слушала проповедь отца Тома. Когда он призвал паству помолиться за беженцев с Ближнего Востока, где не прекращаются военные действия, Мэри Кэтрин, отринув все мысли об университете «Нотр-Дам», о Даге и родителях, помолилась о спасении этих несчастных.

Когда началось провозглашение веры, появилась миссис Рэдклифф с корзиной для пожертвований. Мэри Кэтрин вспомнила годы занятий в Общинном католическом центре. Миссис Рэдклифф всегда говорила родителям Мэри Кэтрин, что их дочь – такая прилежная ученица. Такая хорошая девочка. И ей захотелось снова превратиться в ту девочку. Которая в белом платьице пришла к первому причастию. Которая узнала от миссис Рэдклифф, что причастная облатка – Тело Христово, а вино – Кровь Его. Та девочка требовала, чтобы мальчишки не потешались над миссис Рэдклифф, когда та своим пышным бюстом задевала доску в Общинном католическом центре и до конца урока ходила с двумя круглыми меловыми фарами на блузке.

Когда миссис Рэдклифф протянула ей корзину, Мэри Кэтрин опустила туда все деньги, какие у нее были.

– Спасибо, что открываете мне Закон Божий, миссис Рэдклифф, – прошептала она.

И улыбнулась.

Но миссис Рэдклифф не улыбнулась в ответ.

Только почесала руку.

Начался обряд причастия. Отец Том зачитывал «Отче наш». Вместе с родителями Мэри Кэтрин поднялась со скамьи, чтобы причаститься. Внезапно ее пронзила резь внизу живота. Мэри Кэтрин еле дождалась своей очереди. Остановившись перед отцом Томом, она протянула руки.

– Тело Христово, – сказал он.

Мэри Кэтрин поднесла облатку ко рту. Перекрестилась и начала жевать, как делала с семи лет по меньшей мере пятьдесят два раза в год. Но сейчас облатка по вкусу не напоминала пресный пенопласт.

На вкус это была живая плоть.

Мэри Кэтрин перестала жевать. Подняла глаза и поймала на себе пристальный родительский взгляд. Хотела выплюнуть облатку, но не посмела. Она перешла к миссис Рэдклифф, державшей чашу с вином. Обычно Мэри Кэтрин не причащалась вином, но сейчас хотела избавиться от этого назойливого ощущения. Миссис Рэдклифф передала ей чашу. Мэри Кэтрин осенила себя крестным знамением и пригубила вино. Но по вкусу это было совсем не вино.

На вкус это была кровь.